Скорее всего, Виталий Комар не слышал о медиаработах Сергея Курёхина и перекликается с ним случайно

[toiida]

Виталий Комар (843↑) — Александру Генису:

— Так вот пресечение молота и серпа это, на самом деле, для человека умеющего читать, символы очень интересные и совершенно, я бы даже сказал, антисоветские. Просто у Ленина, может быть, недостаточно было визуального символического воображения, в какой-то степени, когда он одобрил этот символ. Вообще, молот принято считать фаллическим символом, потому что он наносит ритмические удары и соответствующая форма с утолщением на конце. А серпом исторически было то орудие, которым кастрировали Хроноса. То есть, серп и молот оказались символом, для человека изощренного, кастрации исторического времени. То есть мы возвращаемся к идее Маркса, что коммунизм будет последним строем и после этого ничего не будет, и история остановится.

— То есть, это ваша интерпретация конца истории Фукуямы?

— Совершенно верно.

„Поверх барьеров — американский час“, радио «Свобода», 21 декабря 2009 г.

Сравните с трактовкой «Дедушки Мазая и зайцев» от Андрея Монастырского (948↓).

Андрей Монастырский — Екатерине Дёготь:

— Вообще, эту выставку нужно соотносить с той, которую они [группа «Купидон» — Юрий Альберт, Виктор Скерсис и Андрей Филиппов] делали в прошлом году на «Фабрике». Там же зайцы плавали в гробу, по бассейну. А здесь они выскочили из гроба, и их ведут куда-то музыканты, понимаешь?

— А зайцы, я забыла, это кто? Это художники?

— «Дед Мазай и зайцы». Это евреи. Палестинский канон.

— Канон иудео-христианской культуры?

— Да. «Дед Мазай и зайцы» — у Некрасова Моисей имеется в виду, ты не знала, что ли? Мазай — это и есть Моисей. «Спасение евреев из Египта».

«Андрей Монастырский о группе „Купидон“», OpenSpace.ru, 10 июля 2009 г.

Ну и теперь не к месту, но до кучи разбор «Золотого ключика» как памфлета на Всеволода Мейерхольда. Я уже на него ссылался, но, наверно, давно, наверняка не в этом дневнике, и вообще не знаю где. Так что ещё раз.

Владимир Шухмин в рецензии на книгу Дмитрия Быкова «Орфография»:

Дедушке автора «Кыси» (книги, как помните, тоже про азбучные свершения тёмного будущего) Д. Быков и выдал по первое число (учитывая смену календаря) 18-го года.

Но кой-чему у третьего Толстого автор «Оправдания» всё ж научился. Особо заметны следы лучшего произведения графа — памфлета «Золотой ключик» (Пьеро — Блок, Арлекин — Белый, Мальвина — Любовь Менделеева, Карабас — Мейерхольд, лиса Алиса — Коонен, театр «Молния» — МХАТ и т. д.), в своё время по партийному недосмотру-сквозьпальцевству принятого за пересказ папы Карло Коллоди (гарибальдийца, кстати) для детей.

Недетская предыстория такова: Толстой, малость подуставший от ваяния «Петра», побывал на кукольном литературном капустнике, где и его в том числе показали куклой. Обидевшись, рассмеялся невинно-сочным толстовским смехом, но тут-то и посетила мысль поквитаться столь же невинным способом с опасными связями литературно-богемной юности. Легко сшилось с сюжетом «Пиноккио», прочитанным, правда, не в детстве (как А. Н. вдохновенно соврал в предисловии к «Ключику»), а в переводе несчастной Нины-Ренаты Петровской в голодном Берлине 1920-х.

Момент для второго пришествия Буратино выдался подходящий: сразу вслед за публикацией «Ключика» в «Пионерской правде» января 1936 года в настоящей «Правде» вышло знаменитое «Сумбур вместо музыки».

Владимир Шухмин, „Дмитрий Быков. Орфография“, «Критическая масса» № 2, 2003 г.